1-ый ведущий:  Здравствуйте, дорогие друзья!

2-ой ведущий:  Рады видеть вас в центральной районной библиотеке в День памяти Иосифа Александровича Бродского, который традиционно проходит 24 мая.

1-ый ведущий: Сегодня мы пригласили вас на презентацию книги Елены Андреевны Кумпан «Ближний доступ к легенде» и готовы познакомить вас и с книгой, и с автором.

Чтец (на фоне музыки): «Осенью 1955 года я поступила на геологоразведочный факуль­тет Горного института. Вместе со мной в тот же день студентами этого же факультета стали Андрей Битов, Яша Виньковецкий, Эдик Кутырев. Мы были в разных группах, но в октябре мы встретились,  познакомились в ЛИТО, то есть в Литературном объединении Гор­ного института, которое вел Глеб Сергеевич Семенов.

Я родом из старой инженерной геологической семьи. Горняка­ми были мой дед, отец, мама, две тети, дядя и т. д. Детство мое, начиная почти с младенчества, в том числе — военное детство, прошло в геологических экспедициях, однако слово «литература» меня завораживало все детские и школьные годы, и если бы нашелся в ту пору кто-нибудь, кто объяснил бы мне толково, чем за­нимаются на филфаке, быть бы мне в университете. Но в семье, где литературу художественную, прежде всего — классическую, бого­творили, считалось, что быть «девочкой при литературе» стыдно, все равно, что быть какой-нибудь «печковисткой», ждать у парадной, когда выйдет любимый актер. И меня уговорили идти в Горный. Я не пожалела впоследствии об этом. Будучи геологом, я объехала почти весь бывший Советский Союз. Но тогда, осенью 1955-го, увидев на дверях «Горняцкой правды» (выходила у нас в институте такая газета, и ей принадлежала маленькая клетушка на лестничной площадке) объявление, что первое занятие ЛИТО состоится в последних числах сентября, я несмело приоткрыла ту самую дверь. «Поэт?» — рявкнули мне навстречу (я попятилась). «Прозаик?!» — ласково окликнули справа… А кто-то, сидящий спиной ко мне у стола, спросил как-то безнадежно, не оглядываясь: «Неужели критик?!» — я догадалась, что в ЛИТО пишут, а я не писала (если не считать какие-то «романы под Чарскую» в первом-втором классах, которые я читала бабушке), но обаяние тех, с кем я разговаривала в течение десяти минут в этой комнатке-клетушке на лестнице, было так велико, что, придя домой, я взялась за сочинение стихов. … Нескромно добавлю, что не могу не отдать должного чуткости своего организма и душевного устройства – этот вечер действительно определил всю мою последующую жизнь, все главное, что было в ней. «Все яблоки, все золотые шары». Теперь, издалека (как Глеб Семенов говаривал – «с горки») это очевидно».

2-ой ведущий: Так начинается книга, так рассказывает о себе автор геолог, поэт, экскурсовод Елена Андреевна Кумпан. Сегодня Елена Сергеевна и ее дочь И.О. у нас в гостях. (автор  приглашается на сцену, усаживается в кресло).

Елена Андреевна, мы очень рады, что Вы смогли приехать в Коношу. Хотелось бы услышать от Вас как создавалась книга, и какова ее идея? Как отнеслись к книге ее герои?

1-ый ведущий: Открывая обсуждение на презентации книги Елены Андреевны в Музее Анны Ахматовой, которая прошла в прошлом году, Яков Гордин сказал «Я столкнулся с тем, что люди моего поколения уходят в тень, и 60-е годы становятся для многих более отдаленным временем, чем Великая Отечественная война».

 «Ближний доступ к легенде» об эпохе 60х-70х годов: воспоминания о людях, которые и есть та эпоха, их письма, Ленинград тех лет. Прочитав книгу, можно понять, что это было за время, чем дышали и жили ее герои, понять атмосферу того времени. За своеобразной эмоциональной манерой авторского рассказа проступают черты литературного быта эпохи, портреты литераторов и редакторов включая попытки обойти советскую цензуру и разговоры о стихах и политике. В книге публикуется немало редких фотографий.

Есть такие культурно-исторические эпохи, про которые практически известно все. Это бывает, когда эпоха дала истории большое количество талантливых мемуаристов. Книг, где описана культурная и интеллектуальная жизнь Ленинграда 1960-1970-х годов, великое множество. Однако мы почти ничего не знаем о литературном быте шестидесятых и семидесятых. «А это не только «ахматовские сироты», как утверждают те, кто и сейчас хорошо помнит то время. В городе действовали так называемые ЛИТО – литературные объединения, в которых билась молодая мысль, звучали стихи, создавались (и потом сжигались по велению власти во дворе, как случилось со сборником ЛИТОвцев Горного института) поэтические сборники. Участники событий не были диссидентами и борцами, но они были наследниками и «сберегателями» традиций, которые передавали им старшие.

– Даже комната в коммунальной квартире становилась салоном, – рассказывает Александр Кушнер. Это был замечательный город, в котором жили Давид Дар, Дмитрий Максимов, Эльга Линецкая, Тамара Хмельницкая…

Елена Кумпан выросла и жила (до переезда в Москву) в среде той питерской интеллигенции, что дает основания считать этот город культурной столицей России. Люди, встречавшиеся на ее пути, действительно, стали легендой. Елена Андреевна  дружила со многими выдающимися обитателями Ленинграда тех лет. Среди героев ее книги – Иосиф Бродский и Александр Городницкий, Александр Кушнер и Сергей Довлатов, Евгений Рейн и Яков Гордин, Лидия Яковлевна Гинзбург и Юрий Михайлович Лотман… И это, разумеется, далеко не полный список знаменитостей. «Счастлив быть с Вами в одном доносе», – сказал Елене Кумпан Довлатов после того, как на них обоих была подана кляуза за участие в подпольном литературном вечере.

2-ой ведущий: Елена Андреевна сделала то, что, может быть, по некоторым отзывам делать было рановато:  она решилась на то, чтобы издать свою переписку с писателем и критиком Лидией Гинзбург, литературоведом Тамарой Хмельницкой, переводчиком Эльгой Линецкой… И рассказать о них – то, что знала и запомнила. «Наши старики» – любовно называла молодежь 60-х этих настоящих ленинградских интеллигентов, которые в своем тесном, но таком энергетически богатом общении черпали силы существовать в закрытом душном советском пространстве. Многие из них пережили ужасы войны и сталинских лагерей, но духовной силе этих людей можно позавидовать. И той страсти, с которой они любили и знали литературу и делились своей любовью с более молодыми – Глебом Семеновым, Иосифом Бродским, Андреем Битовым, Александром Кушнером… Сегодня у нас нет цели представить всех героев книги, их много, но, говоря о воспоминаниях автора, о замечательном живом языке, котором написана книга, мы предлагаем Вам отрывки об Иосифе Бродском.

Чтец: «Я его знала уже давно. Первый раз слышала еще в 1959 году, поздней осенью. Он читал на одном из «Вечеров геологической поэзии». Кажется, это было во ВСЕГЕИ, потому что среди устрои­телей помнится мне Сережа Шульц. Не могу сказать, что стихи его мне тогда показались интересными, скорее удивили (разве так можно писать?), но сам он очень запомнился. Потом я родила сына и на некоторое время выпала из литературной тусовки, но друзья меня не забывали и приносили свежие новости. Так, например, Саша Кушнер рассказал мне как-то, что «Рейн, Бобышев и Найман водят по разным «домам» некоего молодого поэта… Слышала, наверное? Бродского. И он читает огромную поэму «Шествие»… Знаешь, я думаю, вот в чем дело: они, эти ребята, все время хотели нечто вы­сказать и доказать. Но у них это не очень, к сожалению, получа­лось. И вдруг явился мальчик, младше нас всех, и так легко, без напряжения, все, что они хотели, — сказал. И мне кажется, что они сами в некоторой растерянности…».

Рассказывали, как удивительно этот мальчик читает свою по­эму. Скорее не читает, а… поет! Дмитрий Евгеньевич Максимов го­ворил об этом примерно так: «Он читал долго… Я думаю — гораз­до более часа. И не просто с напряжением, а с огромной затратой физических сил. С него лил пот, и, вы не поверите, к концу чтения на полу была лужа… Я вас уверяю, буквально лужа скатившегося с него пота!.. Пришлось принести тряпку и вытереть пол…». А Тама­ра Юрьевна Хмельницкая к этой бытовой сценке прибавила без­апелляционно: «Мы с Эльгой и Энной считаем его гениальным!».

Звучит отрывок из стихотворения Иосифа Бродского «Одной поэтессе» в исполнении И. Бродского.

Каждый раз, когда я теперь, чуть ли не через сорок лет, вспоми­наю те годы, я проникаюсь благодарностью к судьбе, которая уст­роила так, что можно было легко и естественно, часами, а то и вече­рами, по разным поводам, в разных компаниях, а то и один на один слушать Иосифа. Читать с листа как раз удавалось гораздо реже, а вот слушать… Это устраивалось совершенно естественно — Иосиф сам искал слушателей! Поэту необходим читатель или, на худой ко­нец, слушатель. Читателей у Бродского тогда было немного. Тем с большей готовностью он отвечал согласием на просьбу почитать при самой разной конфигурации слушателей. И в тот раз у Донских он читал много, не дожидаясь, чтобы его упрашивали. У меня такое впечатление, что стихи, прочитанные им в тот вечер, были мне уже знакомы. Может быть… Скорей всего, так и было — именно потому, что я его в те годы часто слышала, а запоминали мы тогда стихи с лета.

Помню, что было прочитано в тот вечер «Я обнял эти плечи и взглянул…». А потом «на бис» Инна попросила «Рождественский романс». И на последних строчках громко всхлипнула…

Звучит «Рождественский романс» в исполнении О. Митяева

Но все-таки правильней было бы заметить, что для Иосифа — как, впрочем, и для всех нас — «некалендарный, настоящий» 1963 год начался не в январе, а значительно позже, когда в ноябре был опубликован фельетон «Окололитературный трутень», а в конце де­кабря в Москве Бродского уложили в психбольницу и начались его мытарства….

В декабре у Яши и Таты родился Алеша. Он лежал в колыбель­ке и очаровательно улыбался. Я, глядя на него, не раз повторяла, что даже самые чудные родители не заслуживают столь очарова­тельной улыбки ребенка. А еще, укачивая Алешу, я приговаривала: «Вот, дорогой, все это началось, когда ты родился. Посмотрим, сколько тебе будет лет, когда все это закончится…». Затянувшись на несколько месяцев, этот «некалендарный» год закончился, наконец, для Иосифа в арестантском вагоне поезда, увозившего его на Се­вер. А за вагоном, по шпалам, коварно напоминавшим родные комаровские, летел за Иосифом, спотыкаясь на тоненьких ножках, белый листочек со стихами, написанными Сашей Кушнером:

ЧТЕЦ: Заснешь с прикушенной губой
Средь мелких жуликов… и пьяниц.
Заплачет ночью над тобой
Овидий, первый тунеядец.

Ему все снился виноград
Вдали Италии родимой…
А ты что видишь? Ленинград,
В его зиме неотразимой?

Когда по набережной снег
Метет, врываясь на Литейный,
Спиною к ветру человек
Встает у лавки бакалейной.

Тогда приходит новый стих.
Ему нет равного по силе.
И нет защитников таких,
Чтоб эту точность защитили.

Такая жгучая тоска,
Что ей положена по праву
Вагона жесткая доска,
опережающая славу.

2-ой ведущий: Елена Андреевна, Вы пишете, что Иосиф Бродский еще, будучи молодым поэтом,  осознавал свою гениальность и был даже заносчив. А Вы понимали тогда, что у этого человека большое будущее, что он особенно выделяется из всех?

Сегодня стихи, написанные в Норенской, признаются лучшими из творчества Бродского. Вы разделяете это мнение? Такое признание подчеркивает не только значимость ссылки, но и то, что обстановка, в которую попал поэт, была достаточно благоприятна. На Ваш взгляд – взгляд поэта,  почему в творчестве многих писателей наблюдается подобная закономерность: ссылка и самые удачные произведения? Поддерживали ли Вы какие то отношения с Иосифом Александровичем во время и после ссылки? И как отнеслась та часть интеллегенции к эмиграции Бродского? Мы потеряли или, наоборот, благодаря эмиграции, приобрели?

1-ый ведущий:  Нужно сказать, что немалое место в книге уделяется описанию Ленинграда. Они эмоциональны и трогательны. Если Вы не были в этом городе, то получите возможность побывать заочно, понять, в чем прелесть, особая энергетика и еще что-то такое, что заставляет вспоминать Ленинград каждого, кто там побывал. Вы влюбитесь в этот город.

ЧТЕЦ: «Широкий сам по себе в своей проезжей части, мой Большой был еще расширен примерно на столько же в обе стороны, до линии домов. Яуже стерла из своей памяти трамваи на Большом (для этого были Средний и Малый проспекты), но помню, как в 1960-м его заново асфальтировали и прокладывали троллейбусную линию. У самой проезжей части, вдоль нее тянулись с обеих сторон про­спекта, как и теперь, аллеи для пешеходов. Но в мое время они были заслонены от проносящихся автомобилей стрижеными куста­ми акации. Кусты были почти в человеческий рост. Далее, ближе к домам, шла широкая полоса скверов. И шпалеры акаций, и скверы тянулись от Первой линии почти что до Весельной улицы, за которой проспект несколько сужался, начинались заводские корпуса и ого­ленные брандмауэры.

Скверы когда-то были отдельными отгороженными садиками. У каждого дома был такой зеленый участок — так мне в раннем детстве объяснила бабушка. Но в начале двадцатых годов проспект реконструировали, ограды сняли, и тогда появилась сплошная зе­леная полоса скверов. Тогда же вдоль домов были проложены уз­кая проезжая полоса для машин и тротуар для прохожих.

Удивительны были деревья на Большом. Гигантские вязы, дубы… В детстве они мне напоминали тех первобытных гигантов, которые в доисторические времена свивали свои стволы и ветви в райских садах. Я видела такие деревья на иллюстрациях Гюстава Дорэ к поэме Мильтона «Потерянный и возвращенный Рай». Книга эта, бу­дучи слишком больших размеров, чтобы поместиться на стеллажах или на этажерке, лежала в соседстве с еще двумя такими же огром­ными книгами на дедовском письменном столе. Но зато ее удобно было рассматривать, не прибегая к помощи взрослых. И та приро­да, которую я видела на этих иллюстрациях, напоминала мне мой родной Большой проспект. Особенно богат был такими деревьями сквер между Четырнадцатой и Тринадцатой линиями (я считаю все­гда в обратном порядке, от моей родной Восемнадцатой). Этот сквер был под окнами родильного дома, где позже появились на свет мои дети. Мне случалось рассматривать их и сверху, из окон родильно­го дома, и снизу, когда я потом водила гулять детей под эти гигант­ские кроны.

И еще одна деталь придавала этой улице моего детства особую гармонию и уют: по углам каждой линии высажены были ивы. Яих помню еще молодыми, но уже развесистыми, а с годами они все больше разрастались. Взрывая асфальт и занимая постепенно собой весь перекресток, они тянули свои — даже уже не ветки, а извива­ющиеся стволы к своим подругам, норовя соединиться с ними и перекинуть арку не только через узкие линии, но и через сам Боль­шой проспект. Зрелище было пленительное… Зимой — заиндеве­лые или засыпанные снегом, нежно-зеленые весной или чуть брон­зовеющие осенью, ивы эти замыкали своими живыми арками ли­нии, склонялись над проезжей частью Большого. Откуда ни взглянуть — с набережной ли, со Среднего проспекта или с Малого, вдоль линий или вдоль самого Большого, с начала или с конца его, все гляделось несказанно прекрасно с этими старыми великанами-де­ревьями и с круглыми шапками ив. Это и был потерянный теперь уже Рай! Потерянный и невозвращенный…

Иосиф тоже любил эти «выцветшие» линии, Большой проспект, но в тот раз мы почему-то стали искать более уединенное место для чтения стихов. Мы долго заглядывали в подворотни, заворачивали то на одну, то на другую линию и, наконец, в нетерпении вошли в раскрытые ворота вполне просторного двора, но… В нем была, ви­димо, котельная и в центре двора высилась растерзанная гора угля. Но мы уже устали выбирать и остались там. Так и ходили мы час или более вокруг угольной кучи (мне это живо напомнило «Тюрем­ную прогулку» Ван Гога), пока Ося читал стихи.

Сейчас это место застроено новым домом, и, проезжая мимо, я обречена каждый раз вспоминать нашу «вангоговскую» прогулку.

Звучит песня в исполнении О. Митяева

2-ой ведущий:  В книге нашли выход не только наблюдательность, любовь к городу автора, но и умение видеть смешное в самых разных  ситуациях. Помимо воспоминаний о знаменитых людях, на страницах книги Елены Кумпан есть и просто забавные истории и анекдоты из жизни. Разговор двух продавщиц в универмаге:

— Сегодня будет очередная серия «Моцарта»…
— Ты будешь смотреть?!
— Надо же посмотреть чем дело кончится…
— Я знаю, его отравят.

Или меня спросили: «Почему Лев Толстой не создал в романе образ народного героя Ивана Сусанина?..».

Многие из подобных  воспоминаний  связаны  с работой экскурсовода. Люди, которых Елена Андреевна водила по Ленинграду, не всегда были самыми начитанными и образованными, а называвшие себя таковыми нередко проявляли откровенное невежество. Один из самых распространенных вопросов, вспоминает автор, был: кто такая Екатерина Вторая? С Екатериной Первой вроде бы ясно — жена Петра Первого, а вот кто такая Екатерина Вторая? С Петром тоже случались казусы. Учительница привела детей на экскурсию. Задает вопрос: «Мы на могиле Петра в Петропавловской крепости были. Много цветов — вся могила засыпана. Это что же — родственники приносят?»

1-ый ведущий: О книге еще можно было бы рассказывать много, мы надеемся, что теперь она будет прочитана вами. Но, пользуясь, случаем, хотели бы немного отойти от традиций. Елена Андреевна, Сергей Кулич говорит, что томик Ваших стихов  — одна из самых любимых его книг, что когда-то он пытался присвоить авторство одного из стихотворений. Пожалуйста, прочитайте Ваше любимое.

Книга, которую мы сегодня представляли, была подарена автором Коношской библиотеке с пожеланием безбедного существования на благо преданных читателей. От коллектива библиотеки хотим выразить благодарность за пожелание и надежду на дальнейшее сотрудничество с Вами.

Звучит музыка.